слове. Затянув и закрутив расхлябанные элементы двухрядки, Пётр протянул гармонь Артёму.

— А ну, попробуй.

Каким бы Артём не был пьяным, но когда дело касалось гармошки, он сразу преображался. Вот и в этот раз, взяв в руки музыкальный инструмент, он заиграл. Да так, что возле него собралась большая толпа зевающих пассажиров. По залу ожидания полились мелодии прекрасных вальсов, любимые мелодии из кинофильмов и особенно обожаемый Артёмкой полонез Огинского. У многих женщин на глазах блеснули слёзы. Привычным движением Артём сбросил с головы кепку, в которую медленным дождём полились помятые рубли, трёшки, пятерки и даже несколько десяток. Закончив игру, Артём хлопнул по плечу Петра и радостно произнёс:

— Вот это по-стахановски мы поработали, Петруха. Это дело надо спрыснуть, ни разу столько не нагребал. И всё благодаря тебе. Так что иду за вином и закуской, а потом я познакомлю тебя с моими друзьями.

Протрезвевший немного Артём уже подался исполнять своё заветное желание, но Пётр остановил его.

— Подожди, Артём, займи мне на билет до Воронежа, я тебе потом обязательно верну, а то ты сейчас всё просадишь со своими корешами за каких-нибудь полчаса.

— Нет проблем, Петруха, бери сколько пожелаешь.

И счастливый гармонист протянул ему кепку с деньгами, как царь шубу со своего плеча, промолвив при этом:

— А возвращать мне ничего не надо, ты эти деньги честно заработал. И вообще, оставайся жить с нами — будешь неплохо зарабатывать, наш народ добрый — подаёт хорошо. А с какими я тебя людьми познакомлю! О, раньше их имена звенели на всю страну. Ну, а потом… В общем, спились, как и я, и опустились дальше некуда, разве что под землю. У нас тут и дипломат, и знаменитый спортсмен, и известный художник. И даже киноактёр, который в детстве снимался во многих фильмах, ты его сразу узнаешь. И даже поп-расстрига есть. В общем, полный набор. Бывшая элита.

Пётр с жалостью и сочувствием посмотрел на Артёма и подумал:

«Прав был Максим Горький, когда написал свою бессмертную пьесу “На дне”. И, несмотря на то что с тех пор многое изменилось, долго ещё люди будут падать тысячами на это дно, как сорванные листья».

После выпитой бутылки портвейна на Артёма нашло некое просветление, и он еще долгое время философствовал вперемешку с пьяным бредом. Затем вновь хлопнул Петра по плечу и весело произнёс:

— Ну что, Петруха, остаёшься у нас? Убедил я тебя?

— Нет, Артём, нет. Это не мой путь. Да и тебе не мешало бы с него свернуть, если уже не поздно.

— Поздно, Петро, поздно, — грустно проговорил Артём. — В этой жизни я неудачник. Возможно, в другой найду себя. Осталось немного ждать.

Петра закатили в помещение, примыкающее к общественному туалету, неофициально являющееся вотчиной вокзальных постояльцев из бродячего мира. И хотя Пётр испытывал жесточайший голод, он наотрез отказался от спонтанной пирушки. Потому что всепроникающий зловонный запах из общественного туалета вызывал раздражение и тошноту. Перед тем как покинуть «достойнейшее» общество, Пётр подозвал Артёма и попросил его сильно не напиваться, чтобы ранним утром помочь ему «усесться» в вагон и сложить коляску. Сам же Пётр на оставшиеся деньги от покупки билета купил в киоске пирожок с курицей и чай.

Поезд до Воронежа отправлялся ранним утром, поэтому ночь пришлось коротать в переполненном зале ожидания, у выхода. В инвалидной коляске Пётр долгое время мыкался, но к середине ночи, скрючившись, всё же уснул. Мимо него шаркающей походкой прошла старушка. Затем она вернулась и положила в упавшую кепку несколько копеек, вытащив их из платяного узелочка, тем самым открыв счёт. А дальше пошло по нарастающей, и уже часа через два в кепке было много мелочи и несколько помятых рублей от сердобольных пассажиров, снующих туда-сюда.

Пётр проснулся от того, что его куда-то катили. Спросонья он бегло осмотрелся и увидел возле себя двух здоровенных парней, которые, жуя резинку, небрежно толкали его коляску.

— Ребята, в чём дело, куда вы меня катите?

— На свежий воздух, в зале очень душно.

— Спасибо, но у меня скоро поезд на Воронеж, — ещё не совсем проснувшись, проговорил Пётр.

— Вот мы тебя и везём к поезду, — расхохотавшись, произнёс один из молодцев. — Только на Владивосток, подальше от Москвы. Извини, братан, других билетов нет.

— А там сбросим в океан, — осклабился второй молодец. — Чтобы знал, как воровать чужие деньги.

Пётр резко зажал правой рукой колесо, и коляска остановилась.

— Вы что-то путаете, ничего и ни у кого я не крал, тем более деньги, — сурово произнёс Пётр.

— А это что?! — в ярости прокричал верзила и поднёс к лицу Петра кепку с мелкими деньгами. — Ты под чьей крышей ходишь, архаровец?

— Какой крышей? Сами вы архаровцы. Я честный человек и не побираюсь, хоть и инвалид. Милицию вызвать, что ли?

— Чё ты сказал, козёл убогий? — выпятив вперёд нижнюю губу, произнёс здоровяк, державший кепку.

Затем он натянул кепку на голову Петру и резко выбросил его из коляски.

— Ах ты, сволочь инвалидная, ещё отнекиваешься, ну ничего, мы научим тебя уважать старших.

И они вдвоём начали избивать Петра ногами, приговаривая:

— Будешь знать, подлюга, как заходить на чужую территорию без спроса. Скотина, архаровцами нас назвал.

Отведя душу, отморозки не успокоились. Они схватили инвалидную коляску и швырнули её на шпалы, под сдающие назад товарные вагоны. Коляску несколько метров протащило, а затем подмяло под вагон. При этом она со скрежетом переломилась.

Избитый до полусмерти Пётр без сознания лежал в высокой траве среди многочисленных рельсовых схождений и развязок.

Дежурный привокзального милицейского участка уже сдавал дежурство, когда в приёмное окошечко застучала пожилая женщина в железнодорожной форме.

— Эй, ребятушки, там на пятнадцатом участке лежит человек. Непонятно, то ли избитый, то ли из вагона выпал. Он инвалид, без ног.

— Всё понятно, тетя Шура, это местный бомж. Ладно, спасибо, разберёмся.

— Ага, ага, ребятки, ну, я пошла. Вы уж поспешите, а то вот-вот ливень начнется. Жалко парня — какой-никакой, а человек.

— Слушай, Вася, как меня достали эти бомжи со своими разборками, — в сердцах произнёс офицер, сдающий дежурство. — Завтра же напишу начальству докладную, чтобы разогнали эту шоблу. Ну, а ты уж будь любезен — займись им, а я пойду отсыпаться после дежурства.

— Ага, как же, бегу и падаю, — со злобой бросил Вася, принимающий дежурство. — Может, мне его ещё на руках принести, как невинного младенца, и чаем напоить? Пусть очухается под дождичком, не октябрь месяц. Вот придёт сержант Пронькин, там посмотрим.

— Василий, ты что ж, в самом деле, не организуешь его